Д.САЙМС: Я с удовольствием слушал весь предыдущий разговор и, конечно, выступление Президента. Я немножко ощущаю себя некомфортабельно, как тот честный старик, который сказал: «Господин Президент, я честный старик, мне нечего терять, вы гений». Вот я не хочу выступать в этом духе и не буду.
В.ПУТИН: А зря. Чего проще‑то: сказал, и всё. (Смех.)
Д.САЙМС: Может быть, Вам понравится, мы увидим.
Наш предыдущий разговор меня слегка напряг, потому что у меня было ощущение: всё хорошо, прекрасная маркиза, за исключением пустяка. Да, конечно, есть проблемы между Россией и Евросоюзом, есть разногласия между Россией и Соединёнными Штатами, но, в общем, всё это как‑то с доброй волей, с пониманием друг друга. За исключением Президента, когда я слушал этот разговор, у меня было ощущение: мы проявим немного доброй воли и здравого смысла, и всё пойдёт по маслу.
Друзья, мы ещё не вышли, а только начали искать выход из одного из самых серьёзных мировых кризисов после Второй мировой войны. Мы из этого кризиса ещё не вышли. Есть не только технические аспекты с ситуацией с сирийским химическим оружием, но и фундаментальная разница позиций. Как сказал Президент, позиция России состоит в том, что не должно быть применения силы.
В.ПУТИН: Без санкции Совета Безопасности ООН.
Д.САЙМС: Без санкции Совета Безопасности ООН.
Кроме того, как сказал Президент, не доказано, что химическое оружие применялось правительством Асада, которое в Соединённых Штатах и в Европе обычно называют только «режимом». Американская позиция и позиция ведущих европейских держав принципиально другая.
Почему Президент Обама вынужден был пойти навстречу инициативе Президента Путина? Не потому, как я понимаю, что он принципиально отказался от идеи нанесения военного удара по Сирии. Он обратился, как только что говорил Президент, к Конгрессу, он явно готовил страну к нанесению военного удара, но не получилось. Сначала подвёл английский парламент, потом вдруг подвело американское общественное мнение.
То, что произошло в Соединённых Штатах, я такого не видел. Я эмигрировал в Соединённые Штаты 40 лет назад, в 1973 году, и всегда сталкивался с ситуацией, когда большинство американского общественного мнения – это политические реалисты, которые не любят какие‑то иностранные гуманитарные интервенции, которые не хотят распространять демократию с помощью применения силы.
Общественное мнение не играло большой роли, потому что для большинства людей это был вопрос 25‑й, они не на этой основе голосовали. А тут вдруг впервые очень быстро, как снежный ком, нарос настоящий протестный ураган. Началось с того, что Администрация считала, что ей практически гарантирована поддержка Сената, который контролируют демократы. И что, когда проголосует Сенат, можно будет додавить палату, которую контролируют республиканцы.
И вдруг – я посмотрел по американскому телевидению, уверен, мои американские коллеги смотрели тоже – на этих встречах конгрессменов и сенаторов с избирателями, включая сенатора Маккейна, избиратели кричали: «Что вы себе позволяете?! Чем вы занимаетесь?!» И чем больше Администрация, чем больше Президент Обама говорили о том, почему нужно нанести удар по Сирии, тем больше нарастала оппозиция общественного мнения.
И тут пришла Ваша инициатива, господин Президент, которая позволила Президенту Обаме с честью, сохраняя лицо, признать неизбежное – удар не может быть нанесён. Но основные мотивы – убрать Асада, продемонстрировать, что если Соединённые Штаты и лично Президент Обама провели какую‑то красную черту, в данном случае с применением химического оружия, если уж так произошло, то Америка не может потерпеть, чтобы этот человек оставался у власти и чтобы зло, как было сформулировано в Вашингтоне, не было наказано, – все эти моменты остались в силе.
Проблема гораздо шире Сирии. Когда Вы говорите о национальной идентичности России, я помню, как я был в России в 1991 году с бывшим Президентом Никсоном, и как он выступал в Институте мировой экономики и международных отношений. Он поразил всех, сказав там, что Россия есть часть западной цивилизации, что Россия, конечно, должна понимать, что есть какие‑то общие механизмы демократии и какие‑то общие принципы свободного рынка.
Он сказал, что Россия никогда не должна идти в фарватере внешней политики США и никогда не должна пытаться перенимать американские западные ценности, потому что это не только для России неестественно, потому что это не только Россию в чём‑то обкрадёт, но это окажется бумерангом. Российское общественное мнение, российская политика никогда в долгосрочной перспективе это не поддержит. И в результате будет какое‑то неприятие Соединённых Штатов, Запада, и за это Западу и Соединённым Штатам придётся рассчитываться.
В заключение скажу: Уинстон Черчилль, которого упоминал Президент Путин, сказал очень интересную и мудрую вещь про Соединённые Штаты. Он сказал, что Соединённые Штаты и американцы всегда в конце концов находят правильное решение после того, как «мы попробовали всё остальное». Я надеюсь, что мы уже подходим к концу пробования всего остального и что это откроет реальную возможность для российско-американских отношений.
Я полностью приветствую жёсткую позицию Президента Путина не потому, что я не патриот Соединённых Штатов, а потому, что я считаю, что в отношении великих держав взаимное сюсюканье – не путь к согласию. Нужно понимать, чего можно ждать от другой страны, и нужно понимать, где есть сопротивление материала.
Мой вопрос к Президенту состоит вот в чём. Я думаю, что Вы показали и своей мюнхенской речью, и своей весьма эффективной статьёй в «Нью‑Йорк таймс», что Россия не позволит, какие красные линии сама Россия проводит. Но если бы Вы говорили один на один с Президентом Обамой, я понимаю, что, когда Вы сидите в этой аудитории, Вы не говорите один на один, то в дополнение к тому, что Вы сказали в «Нью‑Йорк таймс», на что Россия не согласна? Что бы Вы ему сказали на случай, если бы Соединённые Штаты увидели это окно возможностей и постарались его использовать? Как бы Вы видели возможности российского сотрудничества? Что бы Вы могли предложить с точки зрения, возможно, изменения позиции России по каким‑то важным вопросам?
-
Maybe, "в отношении великих держав взаимное сюсюканье – не путь к согласию", but in the relationships between some "politologists" and politicians apparently it is, as Mr. Simes so aptly demonstrated.
-